ГУСИНАЯ ОХОТА

Сентябрь. Дождливые дни. С утра все небо белое, ровное, будто смыто. И моросит мелкий дождик. Деревянная терраса дома моего – мокрая, потемнелая. На ней намело много желтых листьев с клена. Зеленые сосенки покрыты, как бисером, каплями дождя. Тихо, не колыхнет лист. Все дождь и дождь… Целый день.
Закутанная в белый платок, подобрав высокое платье, в мужских сапогах, вся промокшая, пришла тетенька Афросинья, с большой корзиной. Корзина полна грибов, груздей, рыжиков. Вынимает их на кухне, раскладывает на столе.
Приятель мой, Василий Сергеевич Кузнецов, умывается у крыльца. Ему мой слуга Ленька поливает из ковша воду на руки. Тот плескает воду себе в лицо. Лицо такое красное, сердитое, глаза желтые. Он серьезно смотрит на меня и кругом. Полотенцем, обшитым внизу красными петушками, вытирает лицо и шею и говорит:
— А у вас барометр показывает «ясно»… Хорошо «ясно» – третий день дождь лупит. Испорчен ваш барометр.
— Испорчен? Ты же сам все время стучишь по нему, да и доктор Иван Иванович…
— Стучим, стучим! Что ж он, стрелки не ворочает: дождь лупит лупит третий день, а он все на «ясно» стоит…
— Вот, – говорит мой мой слуга Ленька. – Афросинья за грибами ходила, говорит, что у Никольского поля, у реки, гуси дикие сидят. И-их сколько.
— У Никольского поля? – мгновенно загорелся Василий Сергеевич. – Это недалеко. Вот что… Довольно чаями заниматься, едем. Я возьму картечь, ваш художественный зонтик. Ступай, скажи, Ленька, Феоктисту, чтоб запряг телегу.
— Ванька, – обернулся Василий Сергеевич к доктору, – едем на Никольское поле… Ты зайдешь из-за лесу и гусей на меня погонишь. Понял? А я их картечью – «раз, раз…». Хорошо гуся – они теперь жирные.
— Ладно, – соглашается доктор, – едем. Только ты меня не ахни картечью. Горяч очень… Дурацкое-то дело – не хитрость…
Оба приятеля, сидя в телеге с большим моим художественным зонтиком, ехали на Никольское поле. Кузнецов, одетый в непромокаемую накидку, в большом зеленом картузе: доктор в тулупе, чтобы не промокнуть. Дождь лил не переставая.
— Ружье-то у тебя заряжено? – спрашивает доктор дорогой Кузнецова.
— Нет еще, надо зарядить.
— Не надо, погоди. Потом зарядишь.
— Когда потом, вон уже поле видно.
Выезжая из-за леса, Феоктист остановился и говорит:
— Эвона, глядите гуси-то у речки на лугу ходют.
— Ну, – говорит Кузнецов доктору, – теперь заходи сбоку, от кустов, а я отсюда к ним полезу…
Доктор вышел из зарослей и, замахав руками, закричал. Гуси побежали по берегу и, растопырив крылья, летели на бегу, не поднимаясь от земли, прямо на Василия Сергеевича. «Раз-раз…» – раздались выстрелы. Гуси бросились в сторону, в реку, и, хлопая крыльями по воде, скрылись в зарослях камышей. Один гусь лежал на берегу убитый.
Василий Сергеевич торжественно привез гуся. Гусь был большой и белый. Странно только у дикого гуся серые лапы, а этого были желтые.
— Не домашний ли гусь? – спросил я.
— Бросьте ваши штучки! – ответил обиженно Кузнецов. – Я его влет – «раз-раз!»
— Положим, не влет, – сказал доктор Иван Иванович, – они бежали, я их пугал. А то бы…
— Ну, довольно. Домашние, домашние! А орали как – слышно, что дикие!..
— Я их как погнал, – не унимался доктор, – так они от меня ходу… Будь у меня, ну, что-нибудь, ну, хоть бы полено… я бы двух сшиб…
— Дикие, значит, – скакал Ленька, смеясь.
— А ты, чего еще? – сердится Василий Сергеевич, – что тут смешного? Знаете, вы так, Константин Алексеевич, Леньку распустили… во все лезет, где и не спрашивают! Это невозможно.
Жареный гусь с капустой был замечателен. Василий Сергеевич, одетый в рубашку, сам разрезал его, наточив большой нож, и всем раскладывая по тарелкам.
«Хорош гусь. Ну, и гусь. Эх, жирен!…» – говорили все.
— Чисто домашний… – сказал Ленька.
— Вот! – вскочив и бросив вилку, крикнул Василий Сергеевич. – Вот до чего распустили этого олуха!
— Откуда здесь домашний? – примирительно сказал сосед-лесничий. – Нешто только генеральши из Гарусова, да далече до Никольского луга – как они придут?
— Не серчай, Василь Сергеевич, – сказала тетка Афросинья. – А вот пошто у тебя лицо-то синим пошло?
— Верно, – говорю я, – уши что-то у тебя синие. Я думаю, озяб на охоте, промок от дождя.
Встав и посмотрев в зеркало, Василий Сергеевич сказал:
— Не понимаю… странно… Ванька! – обратился он к доктору, – что это такое?

Доктор Иван Иванович снял с шеи салфетку, подошел к Кузнецову, пощупал пульс, вынул из кармана часы и, жуя гуся, посмотрел ему в глаза:
— Пустяки. Пульс отличный…
Он опять сел за стол, налил настойки, выпил и сказал:
— А хорош гусь, надо сказать охотнику спасибо.
— Верно.
И все выпили, поздравляя Василия Сергеевича с полем.
— Лапы-то желтые и у диких, конечно, бывают… – вставил опять Ленька.
— Вы слышите: он опять!.. До чего обнаглел!
Василий Сергеевич вытер лицо салфеткой. Что за притча? Салфетка позеленела… Он побледнел и, показывая салфетку, растерянно сказал доктору:
— Что ж это, Ваня? Что ж это такое, погляди?..
Доктор в изумлении посмотрел на салфетку, потом на Кузнецова, подвел его к окну, поглядел ему в лицо, пощупал пульс и посоветовал выпить стакан анисовой водки.
— Это от того, что ты серчаешь, Василь Сергеевич, – утешал Феоктист. – Пущай, ежели и домашний гусь. Ишь, всего съели! И слава Богу, и на здоровье. Чего серчать?..
— Дался им этот гусь! Домашний! Домашний! Вот этак в Москву приедешь, в кружок придешь, каждый будет спрашивать: «Расскажи, как домашнего гуся убил…» Нет уж, извините, это не пройдет…
Он опять вытер салфеткой лицо.
— Что такое? – удивлялись все.
— Вот до чего вы доводите меня! – сказал Кузнецов.
— Да ведь это ничего, это картуз линяет… – равнодушно проговорил Ленька.
Принесли мокрый картуз: действительно – с картуза капали зеленые капли.
Наутро погода разгулялась. Из-за утренних туч светило солнце. Барометр верно показывал на «ясно».
В осеннем утре есть своеобразная бодрость. Хороши эти смены природы. Все так и надо: и ненастье с дождем, скукой, грязными дорогами, верстовыми столбами, и после стужи, дождя, теплый дом, – и как-то сильней дружба, рад человеку… Хороши смены природы русской…
— Барыня приехала из Гарусова, – войдя в комнату, сказал Ленька.
Вася поспешно схватился за охотничью куртку, доктор торопливо стал напяливать сюртук. Я пошел в переднюю встретить приезжую.
Барыня из Гарусова была небольшого роста светлая блондинка, полная, с добродушным лицом. Она ласково сказала:
— Вот… простите… заехала к вам… думаю, заеду, хотя и незнакома – дальние мы соседи. Мы то зимой в Ярославле живем, а по летам сюда приезжаем.
На руках у ней были кружевные митенки. Ручки пухлые, в кольцах.
— Вот слышала я, – продолжала она, садясь за стол, – что вы охотники хорошие, живете здесь. Я к вам насчет гусей своих.
Василий Сергеевич насторожился.
— Гуси у меня ушли по реке кверху по болоту… Там все чередой поросло, заросли… Их назад не пригонишь. Там и не пройти никому. «Как быть? – думаю. – Поеду, – думаю, – попрошу охотников, может, они их застрелят, так уж пополам поделим… половину мне и половину охотникам». Их десятка три есть. Гуси хорошие… До заморозков их и не найти. А тогда мужики поймают, перебьют…
— Позвольте, сударыня, – обиженно сказал Василий Сергеевич. – Бить домашних гусей, я лично на себя это взять не могу! Никак! Да-с. Они – это уж их дело. Как хотят, а я стреляю только диких…
— Вот как… я не подумала… я не хотела вас обидеть…
— Ну, хорошо, – смягчился Василий Сергеевич, – только для вас. Но дайте расписку: «Я, нижеподписавшаяся, поручаю застрелить своих гусей, и прочее и прочее».
– Домашних-то?.. – опять некстати сказал Ленька, – их просто… Их позвать: «Тега-тега-тега…» – ну, и стреляй!..
– Да уходи отсюда! – сердито заревел Василий Сергеевич. – Черт!
Долго писали расписку. Василий Сергеевич диктовал в соседней комнате. Слышно было: «Я, нижеподписавшаяся, вдова действительного статского… » Потом: «Загонщик, клинический врач, доктор медицины Московского университета…»
Наутро Василий Сергеевич приказал Феоктисту запрячь тарантас. Серьезно смотрел в большой бинокль.
– Диких бы не убить, – говорил доктор, – она не возьмет…
– Да, верно… – задумался Кузнецов.
Наконец, собрались с доктором и поехали.
А к вечеру вернулись мрачнее тучи. Нет гусей нигде…
Позвали охотника-крестьянина Герасима Дементьевича, тот говорит:
– Много гусей летит, выводки, должно быть, большие были. Только где их найдешь? Трудно ведь взять-то, они сторожкие, дикие, не подойдешь.
– А я дикого убил… – упрямо сказал Кузнецов.
Вечером прибежал Ленька, задыхаясь.
– Скорей, идите! Гуси, и-их много! Все у сарая, здесь недалеко сидят…
Наскоро собрались охотники, схватив ружья.
– В ответе бы не быть… – сказал Герасим.
– Что ты, вот расписка! – кричит Кузнецов. – Без дураков.
– Чудно… – смеется Герасим. – Никогда домашних бить-то не приходилось…
Из-за старого сарая, ползя по траве, охотники пробирались кустами на берегу реки. Раздались залпы выстрелов. Восемь гусей остались на месте, и у всех лапы желтые.
А через часок приехал верхом из Гарусова молодой человек, студент, племянник блондинки. Привез в подарок гуся и передал письмо:
– От тети.
Тетя писала, чтоб мы не беспокоились, так как гуси все, за исключением одного, вернулись домой.
– Теперь кто прав?! – торжествующе спросил Василий Сергеевич, прищурив один глаз. – Кто? Гуси-то дикие! А вы говорите – желтые лапы.
– Я это вижу, – не ко времени вдруг прорвало опять Леньку, – вижу, они на реке-то далеко. Я их из-за сарая: «Тега-тега, тега-тега», – они и подплыли…
– Слышите, что говорит? А? И откуда вы достали такого остолопа? Хорош слуга! – сердито вскричал Василий Сергеевич. – Всю охоту, всю радость жизни портит! Куда деваться от этого сукиного сына?!
Герасим лукаво покосился на него и как бы про себя сказал:
– Чьих же это мы ухлопали?..
[К. Коровин. «То было давно… Там… В России…»
-2012, T.1, c. 642 – 646]